Подобное впечатление вызывает работа Николая Николаевича Наседкина (род. 1954) «Портер родителей» (1995). Портрет нетрадиционен: два пожилых человека светлыми пятнами вырисовываются в темной, напряженной цветовой гамме. По мощи живописного слоя, содержащего таящиеся в нем оттенки, картина напоминает об искусстве Рембрандта, в произведениях которого выделяются лица и руки, тогда как фигуры полностью погружены в сложное живописное месиво.

В этой работе Наседкина происходит интересное преображение типологии образности. Несмотря на конкретность  персонажей (родители художника), они утратили конкретное место действия и определенность времени. Интерпретация образа такова, что он может быть отнесен к эпохе Рембрандта и вместе с тем обнаруживает родство с литературными персонажами В. Гюго или Ф. Достоевского. Происходит это потому, что художник наделяет своих персонажей отвлеченными от времени и среды качествами. Они лишаются конкретности и становятся обобщенными образами человеческого состояния: старости, бедности, нищеты, драматичности, трагедийности и т.п., таким же образом, как в литературе классицизма, в драматургии Шекспира или в произведениях того же Рембрандта («Портрет старика в красном», «Портрет старушки» и др.). Живопись Наседкина вполне современна, однако образы ее словно бы воссоздают прошлое и типы искусства, ушедшего в историю. Эту «старинность» содержания новая живопись не в состоянии превозмочь.

Искусство конца ХХ века так или иначе соотносится с искусством 1960-х годов, которое открыло драматический мир современности и нашло могучие образы, концентрирующие, сублимирующие настроения и конфликты своей эпохи, вскоре забытые последующим художественным творчеством. Как всегда бывает, антагонисты шестидесятников старались принизить их значение в истории, но другие, напротив, опирались на него и развивали достижения своих предшественников. Искусство 1960-х годов значительно тем, что оно сотрясалось общественным неустройством и смело заявляло о нем. Художники конца ХХ века акцентировали личную реакцию художника на мир, подчас совпадавшую с шестидесятнической, но рефлексия, метания души, непроясненные, мерцающие психологические состояния делали его радикально непохожим на искусство середины столетия.

Можно было бы решить, что традиционная форма искусства к 1990-м годам исчерпала себя, что она не в состоянии воплотить духовные волнения нового времени. Но все оказалось не так. «Тихое» искусство традиционалистов по своей пластической и содержательной структуре вполне умещалось в понятие реализма. Оно не выказывало возмущения обнищанием России, кощунственными реформами охотников за наживой, сумев встать по отношению к действительности в «духовную оппозицию». Художники обратили взор к тихой жизни современной провинции, в которой им виделась нравственная опора, способная противостоять разрушительному прогрессу обновленной, сокращающейся подобно шагреновой коже территории родной страны. Это искусство ни в коей мере не было критическим или осуждающим текущую жизнь. Оно волновалось сокровенным чувством, обращаясь к остаткам уходящей в прошлое провинции, людям деревни и города, к природе, сохраняющей свою незыблемость, несмотря на трагедии века, изничтожающие красоту.