1 и 9 мая салон Артпанорама не работает22 апр, 2022
24 апреля салон Артпанорама не работает31 мар, 2022
Виды Москвы. Выставка из собрания АртПанорамы.Архив новостей
Статьи
(Из книги воспоминаний)
До нашей экспозиции, которая называлась: «Выставка работников хозяйственной части: «Эрмитажа», состоялась в том же самом Растреллиевском зале выставка реставраторов: «Эрмитажа». На ней показывали свои картины В. Павлов, главный художник музея, и В. Герасимов. Последний выставил абстрактные холсты, а Павлов – полотна экспрессивного характера. Помню, например, картину такую: в черную ночь словно бы проваливаются, искореженные красные трамваи. То ли «Вечерний Ленинград», то ли «Ленинградская правда» уже на третий день поместила разгромную статью, в которой весь огонь был сосредоточен на Павлове. Его обвиняли в пессимизме, в преклонении перед западным модернизмом и в прочих смертных грехах. Как ни странно, и кстати, это очень показательно, абстракциониста не тронули. Казалось бы, тогда, в 1964 году, это был криминал номер один. И тем не менее. Многие считали, что Герасимов мелкая сошка, а Павлов главный художник: «Эрмитажа», п поэтому на него так яростно набросились. Наверно, и это сыграло свою роль, но думаю все-таки, что были причины и другого характера. Недаром же 12 лет спустя, когда в Москве Горкому художников дозволили проводить время от времени выставки нонконформистов, то против абстрактной живописи начальство не протестовало, а вот концептуалисты и экспрессионисты по-прежнему вызывали подозрение: что они там своими рисунками да картинами сказать хотят? Но вернемся в Ленинград. Руководство: «Эрмитажа» почему-то на грозную статью не прореагировало, Вскоре, а нужно сказать, что приближалось двухсотлетие: «Эрмитажа», нам, работникам хозчасти музея, в партийном комитете сказали: «Ребята, сейчас все что-то готовят к юбилею, А ведь среди Вас много хороших художников. Придумайте что-нибудь к юбилею. Почему бы Вам не сделать выставку?» Но, мы-то о погромной статье помнили, а тут еще надвигался процесс над Бродским, так, что, хотя, соблазнительное предложение и было нами принято, однако, с условием: экспозицию до вернисажа должен посмотреть и одобрить один из ведущих искусствоведов: «Эрмитажа». Мы даже назвали фамилию, к сожалению, не помню ее. Но, чудесный человек был, широкой образованный интеллигент старой закалки, седой, но полный жизни старик. В общем, развесили мы работы, и он пришел. Ситуация ему, конечно, была предельно ясна. Прошелся он по выставке и сказал: «Мне вся эта экспозиция нравится, но для того, чтобы не дразнить гусей, давайте снимем это, это и это». Мы не возражали, так как понимали, что он предложил убрать работы, к которым явно могли придраться. В выставке принимали участие художники Владимир Овчинников, Олег Лягачев и я. К нам присоединился блестящий петербургский поэт Владимир Уфлянд, который работал в нашей бригаде такелажников. Он принес несколько рисунков. И несколько набросков выставил Валерий Кравченко, ныне актер. Тогда он учился в театральном институте и работал с нами в хозчасти: «Эрмитажа». Лягачев выставил несколько автопортретов и экспрессионистского характера пейзажей, Овчинников выставил натюрморты, довольно интересные петербургские пейзажи и большую, трехметровую картину: «Оркестр». Володя в то время довольно плохо рисовал, и я над ним подшучивал, т.к. на картине все музыканты держали трубы, саксофоны, тромбоны просто рукавами пиджаков. Руки не были нарисованы вовсе. Я показывал на выставке иллюстрации к Гофману, Диккенсу и натюрморты-коллажи, точнее, аппликации. Тона были серовато-беловатые (то, что позже стали называть шемякинской гаммой) с желтыми пятнами. Кроме того, я выставил несколько холстов: предметных, но плоскостных, без четкого обозначения лиц и тем более деталей – носов, ушей, глаз. Как я уже говорил, экспозиция наша расположилась в Расстреллиевском зале, на первом этаже: «Эрмитажа». Нас просили, чтобы большого шума мы не поднимали, но все-таки, вернисаж в принципе организовался. За два дня до него мы с Лягачевым сделали две маленькие линогравюры с зимними пейзажами Петербурга, напечатали на машинке текст и разослали линогравюры в виде приглашений на вернисаж. Когда разразилась гроза, нам эти приглашения инкриминировали. Гебисты заявили, что выставка предназначалась для узкого круга, мы же занялись саморекламой. Но, все это случилось позже. А вернисаж прошел прекрасно. Пришло очень много народу. В книге отзывов были восторженные высказывания. Думаю, что дело не в том, что всем зрителям понравилось так уже сильно, но они хотели поддержать начинание. Кстати, книга отзывов впоследствии сыграла печальную роль в судьбе некоторых людей, кое-кого исключили из партии, кто-то потерял работу. Скандал разыгрался на третий день, когда приехала из Союза художников идеологическая верхушка во главе, по-моему, с Аникушиным. Они быстро проглядели экспозицию, и Аникушин процедил: «Все понятно». А через тридцать минут к центральному и служебному входам: «Эрмитажа» начали подкатывать один за другим черные: «Зимы». Прибыло ГБ. Выставку объявили идеологической провокацией. Причем, самое забавное заключалось в том, что гебисты решили, что день вернисажа мы выбрали со специальным и, конечно, злонамеренным умыслом, решив отметить, таким образом, своеобразный юбилей: ровно год с того дня, когда Ильичев в своей речи громил формализм. Напрасно мы уверяли, что ни о чем подобном не думали. «Нет, это провокационное выступление, это ваш ответ секретарю ЦК», - ярились гебисты. Прямо в здании: «Эрмитажа» нас несколько дней допрашивали. КГБ больше всего интересовало, каким образом, мы получили право на выставку. «Нам предложили сделать выставку, - отвечали мы, - даже упрашивали в парткоме: «Эрмитажа» (мол, вот художники-рабочие), более того, по нашей просьбе видный искусствовед смотрел экспозицию, и по его совету некоторые работы были с выставки сняты». Но, в парткоме заявили, что никто ни о чем не просил, никто о подготовке выставки не слышал. Получалось так, как будто мы ее организовали собственными силами: оккупировали зал, втащили в него картины и развесили. Кстати, после прибытия гебистов все работы исчезли. Их сняли и упрятали в какую-то комнату. Нам удалось узнать в какую, но дверь в нее была заперта. Через щелочку мы разглядели, что там ведется киносъемка. Впоследствии выяснилось, что фильм, названный: «Диверсия в «Эрмитаже» повезли в Москву на просмотр к Фурцевой. В течение недели расправились со всеми, кто благожелательно к нам относился. Я уже писал о пострадавших из-за книги отзывов. Вызывали в Смольный нашего искусствоведа, который держался очень стойко, и грозили выгнать с работы его. А директора «Эрмитажа» академика Артамонова действительно выгнали, словно, нашкодившего мальчишку. От нас чуть ли не все в «Эрмитаже» тогда отвернулись. Даже здороваться боялись. Проходили, будто бы не видели. И, конечно же, на работе от изгоев решили избавиться. Вызывает нас директор хозчасти Логунов, по прозвищу Петрушка, и говорит: «Ребята вам надо немедленно уходить из «Эрмитажа». Пишите заявления «по собственному желанию». Мы отказались. «Ах так, - разъярился он, - что же, посмотрим, на чьей стороне сила!» Стояли еще мартовские морозы, и кстати, тут будет анекдот: «Кто умеет играть на рояле? – спрашивает взводный у новобранцев. – Ты? Ну, иди чистить нужник». У нас в хозчасти получилось что-то вроде этого. Рабочие, которые не имели никакого отношения к искусству, стали в тишине развешивать картины, а нас участников выставки, стали гонять на всякого рода тяжелые работы. А, потом и на опасные и явно никому не нужные. Есть в Питере такая: «Лебяжья канавка». Нас заставляли брать лопаты и пилу, сперва расчищать грязный снег, а потом, поскольку лед уже начал тять и уходить с кусками в Неву, куда эта самая: «Лебяжья канавка» впадает, спускаться с моста на лед, стоять на кромке его над темной водой и спиливать, чтоб он уходил в Неву быстрее. В общем, сизифов труд. Когда мы спрашивали, какой смысл в такой странной работы, нам объясняли, что, дескать, «Эрмитаж» красивое архитектурное сооружение и вид грязного снега со льдом мешает публике созерцать эту картину в ансамбле с природой. А, между тем, работа наша становилась все более, мягко говоря, неприятной. То один ушел под лед, едва вытащили, то второй… Логунов нас каждый вечер встречал и спрашивал: «Подаем заявления?» Мы отвечали односложно: «Нет». В конце концов он не выдержал и бросил на работы по реставрации какой-то стены. Нам сразу же стало ясно, что до этого были цветочки, а вот теперь пошли ягодки. Из «Лебяжьей канавки» хоть как-то выплыть было можно. А тут нас держали у основания стены и все, что сверху валилось, предназначалось нам: щебень, камни, кирпичи. Только успевай спасаться. Уже в конце первого рабочего дня мы сказали Логунову: «Ваша взяла!» - и подали заявления об увольнении «по собственному желанию». Ну, и тут же на нас набросилась милиция с требованием в десятидневный срок устраиваться на службу – не то вышлют из Ленинграда. Как раз тогда судили Бродского, так, что милицейские угрозы звучали вполне серьезно. Однако, что мы могли сделать, если никуда, даже в грузчики, нас не брали. Получался заколдованный круг, ситуация, из которой не было выхода. Но, тут в Кремле произошел переворот. Хрущева сняли. А, мы каким-то хитрым образом стали считаться людьми, пострадавшими от хрущевского режима. Так, что нас оставили в покое. А вся эта эрмитажная история канула в историю.
Нью-Йорк
Материал взят из издания: Стрелец. Альманах литературы, искусства и общественно-политической мысли. – 1992. - №3(70). – С. 201-204.